Учебник+
Настройки 🔍
Предыдущая страница Следующая страница

7.1. Спрос на государство – условия (не)устойчивости анархии

Археолог и антрополог Лоренц Кили подсчитал долю мужчин, погибших во время военных конфликтов в разных обществах, по которым доступны археологические данные1. Согласно исследованию Л. Кили, войны происходили на протяжении всей человеческой эволюции, и догосударственные общества сталкивались с проблемой применения насилия в гораздо большей степени, чем общества после образования государств. Например, сравнительный анализ восьми племенных сообществ и современных западных стран показал (см. Рисунок 7.1), что процент мужской смертности в результате войн в туземных племенах Южной Америки и Новой Гвинеи варьируется примерно между 7% и 60%, в то время как для Соединенных Штатов Америки и Европы в XX веке этот показатель не превышает 2%, хотя и включает статистику двух мировых войн.

Рисунок 7.1. Процент мужской смертности в результате войн

image

Источник: Keeley L. H. (1996). War before civilization: The myth of the peaceful savage. New York: Oxford University Press, p. 90.

Английский философ Томас Гоббс писал: «Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. <…> В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, <…> нет общества, а что хуже всего – есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна»2. В представлении Т. Гоббса люди могут избежать подобного существования, только решив проблему контроля насилия – передав часть своей свободы верховному правителю или представительному собранию.

Насилие может проявляться как в форме непосредственного физического воздействия, так и угрозы его применения (достоверной готовности осуществить определенные действия). В обществе возможности для применения насилия распределены неравномерно. Индивиды обладают разными физическими и психологическими характеристиками, материальными ресурсами (оружие, средства защиты и т.п.), социальными связями, определяющими их готовность применить насилие по отношению к другим. Масштаб возможностей применения индивидом (или группой) средств принуждения (другими словами, силового ресурса) мы будем называть [[потенциалом насилия:0000098f]]. Разница в потенциале насилия является базовым и крайне важным видом неравенства между индивидами и/или группами индивидов. Его важность определяется тем, что силовой ресурс, находящийся в распоряжении индивида, равно как и любой другой, может быть использован для получения дохода – т.е. увеличения собственного благосостояния. Любой индивид может, помимо производства или покупки экономических благ, отнимать их у других членов общества и, более того, специализироваться на этом виде деятельности.

Потенциал насилия – масштаб возможностей применения индивидом (или группой) средств принуждения.

Таким образом, можно сделать вывод, что любое общество, с одной стороны, испытывает потребность в применении силового ресурса для решения «Гоббсовой проблемы» «войны всех против всех», а с другой, – сталкивается с объективной проблемой контроля насилия. В традиции институциональной экономики ответом на этот вызов является образование государства, выполняющего функции поставщика насилия, используемого для контроля насилия в обществе.

Если сообщество индивидов успешно решает проблему контроля за применением насилия со стороны членов сообщества по отношению друг к другу, оно может существовать и без государства (с экономической точки зрения, это означает, что данная ситуация характеризуется нулевым спросом на государство). Об этом свидетельствуют исторические примеры – в частности, Калифорния времен «Золотой лихорадки».

По итогам американо-мексиканской войны 1846–1848 годов штат Калифорния вошел в состав США, и в феврале 1848 г. губернатор штата отменил все мексиканские законы о собственности и добыче полезных ископаемых. Всего за несколько дней до этого, 24 января 1848 г., в Калифорнии было обнаружено золото. Новость о золоте распространилась широко, и в Калифорнию начало стекаться большое количество золотоискателей, что привело к резкому увеличению населения штата в условиях правового вакуума и отсутствия возможности поддерживать законы. Даже если бы правительство штата Калифорния установило законы о собственности и права на добычу полезных ископаемых, контроль за их соблюдением был бы невозможен: представители вооруженных сил, направленные в штат для осуществления правопорядка, дезертировали и переходили в ряды старателей на золотых приисках.

Джон Амбек, исследовавший в своих работах механизмы формирования и поддержания прав собственности во время калифорнийской «золотой лихорадки», утверждает, что без закона или правоохранительных органов, регулирующих использование горнодобывающей собственности, царила анархия3. Исключительных прав собственности не существовало. Тем не менее к 1850 году, всего через два года после открытия золота, шахтеры объединились в группы и согласовали четкие контракты, в которых права на землю были закреплены за отдельными лицами в пределах определенного района добычи. К 1866 году были образованы более 500 отдельных и обособленных округов, каждый со своей системой прав собственности. Исполнение соглашений между золотодобытчиками и общий низкий уровень преступности в тот период, как указывает Дж. Амбек, были результатом широкого распространения оружия. Поскольку «шестизарядный пистолет был отличным "уравнителем" сил, любое сравнительное преимущество в применении насилия, как правило, было очень небольшим и не стоило того, чтобы его использовать»4. Таким образом, благодаря равномерному распределению потенциала насилия на территории штата возник так называемый спонтанный экономический порядок, и население Калифорнии смогло 18 лет обходиться без государства – до 1866 года, когда был введен официальный свод законов.

#Вот еще случай был. Средневековая Исландия::

Ранняя история Исландии дает нам хорошо документированную картину общества, где функции государства минимальны. Особенности функционирования власти и судебной системы Исландии подробно описаны в работах Дэвида Фридмана5.

Во второй половине IX века король Харальд Прекрасноволосый объединил Норвегию под своим правлением. Значительная часть населения, не согласная с изменениями, покинула страну. Многие из несогласных переселились в Исландию, открытую незадолго до этого, что положило начало ее истории. В 930 году произошло общее собрание, на котором исландцы приняли единую правовую систему для всего острова. Политическая система, которую они разработали, была основана на норвежских традициях с одним важным нововведением: короля заменило собрание местных вождей, так называемых годи (всего их было 36). Группа лиц, поддерживающая отдельного годи, формировала годорд, а самих последователей называли тингменами.

Годордом также наименовали и набор прав, которым обладал годи. Годорд как совокупность прав был частной собственностью, то есть его можно было продать, подарить, унаследовать. Основная роль годи заключалась в обеспечении связи исландцев с правовой системой. От того, к какому годорду принадлежал человек, зависело в какой суд на него можно было подать иск. Каждый должен был принадлежать определенному годорду. Годи не имел каких-либо прав на землю своих тингменов, и тингмен мог свободно переходить в другой годорд к другому вождю.

Также в годорд входило право вождя на участие в законодательном процессе и выборе судей. Судебная система имела несколько уровней. Дела, не рассмотренные судом определенного уровня, передавались в суд более высокой инстанции. Судей всех уровней, кроме низшего, выбирали годи.

Единственным чиновником в Исландии был так называемый законоговоритель, который избирался раз в три года. В основные обязанности законоговорителя входило запоминать законы и проговаривать вслух весь свод законов на Альтинге (ежегодном всеобщем собрании) один раз в течение трех лет. Если законоговоритель упускал какой-то закон и никто не возражал против этого, то этот закон исключался из общего свода.

В условиях фактического отсутствия правоохранительных органов и исполнительной власти право на судебное преследование нарушителя передавалось пострадавшему или его представителям. При этом данное право могло быть передано или продано другому лицу. Наличие рыночного механизма по распоряжению права на преследование нарушителя позволяло исландцам с меньшим потенциалом насилия все же защитить себя, передав право преследования более «сильным» членам сообщества, и в целом ограничивало применение насилия ввиду неизбежности выплаты ущерба (по всем видам нарушений, включая убийства, суд предписывал виновному выплатить пострадавшему определенную сумму).

Исландская «безгосударственная» система прекратила свое существование в 1262 году, когда было принято решение перейти в подчинение норвежскому королю. Этому предшествовал период междоусобиц на протяжении пятидесяти лет с относительно высоким уровнем насилия. Но даже в тот период уровень насилия, по оценкам Д. Фридмана, был сопоставим «с нашим уровнем смертности на дорогах или с нашими общими показателями намеренных и непредумышленных убийств». «Чтобы провести сравнение с обществами той же эпохи, можно отметить, что за три недели 1066 года Норвегия, Нормандия и Англия, вероятно, потеряли такую же часть своего совокупного населения в результате насилия (в битвах при Фулфорде, Стэмфорд-Бридже и Гастингсе), как Исландия за пятьдесят лет междоусобиц»6.

Таким образом, в период между 930 и 1262 гг. на территории Исландии сложилась уникальная система управления и регулирования права на основе частного принуждения и рыночного механизма по обмену прав, что привело к отсутствию необходимости в государственной защите.

Есть и другие примеры более или менее длительного существования сообществ без центральной власти. В частности, в этой связи чаще всего вспоминают средневековые Исландию и Ирландию и современный Сомали. Один из наиболее известных ответов на вопросы, почему такой порядок оказывается возможным и каковы механизмы его самоподдержания, был дан в работе Джека Хиршлейфера «Анархия и ее крушение»7.

Дж. Хиршлейфер выделил три взаимосвязанных условия динамической устойчивости анархической системы. Во-первых, необходимо, чтобы параметр решительности был меньше единицы – т.е. отдача от защиты своей собственности была выше, чем отдача от захвата чужой (фактически это отражает факт равномерного распределения потенциала насилия среди членов сообщества). Во-вторых, должны отсутствовать индивиды и группы, поставленные на грань выживания (иначе параметр решительности таких индивидов превысит единицу). В-третьих, важно, чтобы состав сообщества был относительно устойчивым, т.к. увеличение числа индивидов или групп в анархической структуре способствует сокращению среднего дохода членов этой структуры и увеличивает вероятность нарушения баланса распределения потенциала насилия. Если нарушение приведенных условий приводит к возникновению иерархического общества, вернуться в мирное безгосударственное равновесие практически невозможно.

В устойчивой анархической системе, описанной Дж. Хиршлейфером, основные правила являются самоподдерживающимися: за счет равномерного распределения потенциала насилия и определенного уровня доходов не возникает стимулов к перераспределительной деятельности – таким образом, общественное благо в виде порядка обеспечивается в таком обществе автоматически. При изменении параметров, выделенных Дж. Хиршлейфером, возникает потребность в специальном механизме принуждения к выполнению правил. Можно заключить, что в обществе существует спрос на осуществление насилия в виде принуждения к исполнению единых унифицированных правил.

Условия устойчивости анархии развивает в своей книге «Anarchy Unbound»[1] Питер Лисон. Лисон исходит из того, что анархия является социально эффективным устройством в случае, когда издержки существования государства превышают разницу между общественным богатством при наличии или отсутствии государства. По Лисону, издержки существования государства включают 1) издержки принятия решений о создании тех или иных институтов (что зависит от организационной формы принятия решений: принимаются ли решения единогласно, простым большинством, при прямом участии или через представителей и т.п.); 2) издержки поддержания механизмов принуждения к исполнению институтов (чем больше размер общества и его гетерогенность, тем выше издержки); 3) издержки на создание общественных благ, напрямую не связанных с обеспечением принуждения, но способствующих большей кооперации (например, дороги; так же, как и в случае с издержками поддержания механизмов принуждения, издержки на создание общественных благ тем выше, чем больше размер общества и его гетерогенность).

Разница между общественным богатством при наличии или отсутствии государства зависит от потенциального размера рынка в условиях существования государства или его отсутствия. Лисон выделяет пять детерминант данного соотношения:

1.     Индивидуальные способности населения. Чем сильнее люди отличаются по способностям и талантам, тем больше выгоды от обмена и торговли и, тем самым, выше выгоды от существования государства, которое способно обеспечить работу институтов, способствующих не персонифицированному обмену.

2.     Размер группы. Большее число индивидов потенциально означает наличие больших возможностей для обмена и увеличение выгод от него, тем самым выгоды от существования государства становятся больше.

3.     Производственные способности индивидов. В случае, когда производственные способности индивидов более несоизмеримы, существует больше выгод от их обмена. В таком случае разница между общественным богатством при наличии или отсутствии государства возрастает. Если производственные способности схожи, верно обратное.

4.     Индивидуальные предпочтения. При прочих равных, более разнообразные предпочтения агентов создают больше возможностей для обмена.

5.     Наличие или отсутствие частных институциональных механизмов, облегчающих обмен. Если общество выработало частные механизмы разрешения споров и поддержания честной кооперации, такие как арбитраж, репутация или неформальные институты (нормы честности и доверия), индивиды могут получить больше выгод от обмена. В результате чего общественное богатство при отсутствии государства в таком обществе будет выше, а выгоды от создания государства меньше.

Рассмотрев факторы, которые влияют на размер издержек существования государства и разницу между общественным богатством при наличии или отсутствии государства, Лисон заключает, что анархия будет эффективно существовать либо в условиях значительных издержек существования государства, либо при небольших размерах потенциальных рынков обмена (когда создание государства не приведет к значимому увеличению общественного благосостояния).

  1. Keeley L. H. (1996). War before civilization: The myth of the peaceful savage. New York: Oxford University Press.↩︎

  2. Гоббс Т. (1991). Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч. в 2-х тт. Т. 2. М.: Мысль.↩︎

  3. Umbeck J. R. (1978). A theory of contractual choice and the California gold rush. Journal of Law and Economics, 20(2), 421–437; Umbeck J. R. (1981). A theory of property rights with applications to the California gold rush, Ames: Iowa State University Press.↩︎

  4. Stehle J. (1984). Reviews on the problems of original contracts and the theory of property rights. Public Choice, 42(1), 107–110.↩︎

  5. Friedman D. (1973). The Machinery of Freedom. URL: http://daviddfriedman.com/The_Machinery_of_Freedom_.pdf (дата обращения: 19.06.2022). Friedman D. (1979). Private creation and enforcement of law: a historical case. The Journal of Legal Studies, 8 (2), 399–415.↩︎

  6. Friedman D. (1973). The Machinery of Freedom. URL: http://daviddfriedman.com/The_Machinery_of_Freedom_.pdf (дата обращения: 19.06.2022). Friedman D. (1979). Private creation and enforcement of law: a historical case. The Journal of Legal Studies, 8 (2), 399–415.↩︎

  7. Hirshleifer J. (1995). Anarchy and its Breakdown. Journal of Political Economy, 103 (1), 26.–52.↩︎

  8. Leeson P. (2014). Anarchy Unbound: Why Self-Governance Works Better Than You Think. Cambridge University Press.–52.↩︎